Виталий Полищук - Серые тени в ночной тьме

Сергей нахмурился.

– Да! У меня ведь друзья пропали. И девушка моя, Оля… Я и забил дверь! Хотел его вообще снести, да только в милиции мне запретили…

Осмотр пустого сарая, впрочем, ничего Виктору не дал. Он вышел и некоторое время просто стоял во дворе, осматриваясь и стараясь понять, что же не дает ему покоя. Было что-то либо в письме, либо в рассказе Сергея эдакое, то, что он пропустил. Или не услышал.

Он посмотрел на небо. Небо было по-мартовски пронзительно синим, плывущие по нему пышные облака – белыми-белыми… И солнышко уже встало на востоке и теперь светило прямо с крыши дома Остроуховых. такоетакоетакоетттт

Виктор машинально перевел взгляд вправо и уткнулся в крышу сарая. И увидел то, что не давало ему покоя – залатанную когда-то дыру в древесной дранке добротно сколоченной когда-то крыши.

Для кровли, судя по сохранности потемневшей от времени дранки, использовалась лиственница. А вот дыра, упоминание о которой в тексте письма Виктор мгновенно вспомнил, была тогда забита по всей видимости еловыми, или березовыми, досками. И они теперь подгнили, и резко выделялись цветом на фоне хорошо сохранившихся досок из лиственницы. И даже издалека на вид были трухлявыми.

Виктора охватило чувство радости – он уже предугадывал удачу.

Обежав взглядом дом, стоявший напротив остроуховского, он спросил Сергея:

– Слушай, а вот этот дом, напротив вашего, он давно стоит?

Парень пожал плечами:

– Бабушка как-то говорила, что он всегда стоял здесь. И в нем как жили Бескудниковы, так и сейчас живут…

– А старики у них есть?

– Есть! Бабка Анфиса, ей лет 75…

Денисов еще раз осмотрелся вокруг. Посмотрел на сарай.

«Пожалуй, стоит восстановить обстановку… – подумал он. И, прищурившись, задумался на несколько секунд. А потом спросил:

– Ты когда вечером возвращаешься домой?

– Часов в шесть, когда – чуть позже…

– Тогда я приду к тебе, как только начнет темнеть. Чтобы можно было воссоздать в точности такую же обстановку, как это было тогда, в апреле. Ну, когда пропали твои друзья! Хорошо? Да, и ворота сарая не забивай пока…

Остроухов опять пожал плечами. И ответил:

– Хорошо! Приходите!

Виктор пожал ему руку и оправился в дом напротив, где жили Бескудниковы. И в том числе – бабушка Анфиса, которая, возможно, знала что-то интересное о соседе.

Ну, коль ей было больше семидесяти лет!

Анфисе Гавриловне Бескудниковой на самом деле было 78 лет, выглядела она чуть моложе, а память имела здравую, ясную.

С молодым офицером она разговаривала охотно, ударилась сразу же в воспоминания и рассказала Денисову многое, но вот полезного всего лишь – одно.

Кузьму Остроухова она помнит. Хоть и было ей лет десять-двенадцать, когда он умер. Она тогда училась в школе, и как раз возвращалась с занятий, когда соседа выносили из дома, вокруг стояла небольшая толпа.

Близко она подходить не стала – боялась покойников. Да и теперь боится.

А хорошо знал Кузьму Остроухова из ныне живых разве что их сосед с соседней улицы, Игнат. Он, не смотря на разницу в возрасте, дружил с покойным Остроуховым.

– Ты сходи к Игнату, давай-ка, я тебе дом его покажу.

И действительно показала хорошо видную с крыльца ее дома выкрашенную в зеленый цвет железную крышу. Дома, стоявшего на параллельной соседней улочке.

Виктор поэтому легко нашел дом старого Игната Салтыкова.

Игнат Васильевич Салтыков, не смотря на свои восемьдесят пять лет, военные годы помнил хорошо. Помнил и Кузьму Остроухова.

– Мне в 43-ем исполнилось восемнадцать, вот и призвали на фронт, – рассказывал он. – А уже через год я был дома – всего-то повоевал три месяца, потом ранило и после госпиталя меня комиссовали. Вот, видишь, рука так с тех пор плохо и сгибается. А Кузьма Гордеич на фронте не был, по возрасту. Шестидесятилетних ведь начали призывать в нестроевые ближе к концу войны, а ему было уже больше шестидесяти. Ну, а тут я – после ранения, и три медали… В общем, герой! Мужиков тогда было мало, поэтому мы и подружились. Я холостой был, вот вечерами вчетвером – я, он с Ксенией, ну, и их сын – Димка, играли в лото. А иногда – в карты, в «дурачка».

И он помолчал, улыбаясь и вспоминая. Молодость, далекие годы, которые, увы уже не вернешь…

– Вы вот спрашиваете, не знаю ли я, что у него было в сарае, – продолжал он спустя пару минут. – Да меня тогда и не интересовало это – сарай его, что у него там было… Но вот один разговор я припоминаю.

Было это в как-то в субботу, после бани. Выпили мы по маленькой, ну, и разговорились. Не помню теперь уже в точности, о чем толковали. Но я ему рассказал, как мне мой отец говорил, как в 1908 году, летом, рано утром, его разбудил как бы удар. Сильный такой, аж дом заходил ходуном. Папаша мой выскочил наружу и видит, что над крышей сарая Остроухова дымок вроде курится.

Вот тогда у нас и зашел разговор о сарае.

– Дальше я тебе и сам расскажу… – говорит мне Кузьма Гордеич. – Крышу моего сарая пробило такое… В общем, я когда в сарай зашел и возле него постоял – что-то плохо себя почувствовал. Ну, и заколотил сарай, а перед этим – на крыше дыру починил – досками забил.

– А что в сарае было? – спросил Денисов. Он чувствовал, что сейчас узнает нечто важное.

– Так камень какой-то! Я ведь тоже сразу же стал выпытывать, что Гордеич в сарае-то нашел? Что крышу-то ему пробило?

Ну, он сказал, что это был большой камень, он его откатил на обрыв – и вниз столкнул. В воду, значит.

И говорит:

– Мне ведь сарай как склад нужен был. Я как раз накануне лавку открыл. Отметили это дело с другом, а назавтра встал, вышел во двор – и увидел на крыше сарая вот такую дыру!

– Так что отремонтировал он крышу, – продолжал дед Игнат, – и сарай с тех пор под склад приспособил.

Ну, и хворал после этого долго. Сначала, говорит, думал я, что всё это с похмелья, а потом понял, другое это! Но постепенно прошло всё.

– А что было дальше? С сараем, с этим камнем?

Дед Игнат пожал плечами и ответил:

– Так не спрашивал я! Правда, на берегу как-то летом вспомнил про камень, походил, посмотрел. Да ведь там у нас этих камней – уйма! Попробуй, догадайся, какой из них с неба упал! А сарай… Ну, а что сарай-то? Я только и помню, что он всегда запертый был.

– Может быть, еще что-то припомните, – допытывался Денисов. – О сарае, ничего после этого больше он не говорил? О том, как именно с неба упал камень?

– Ты, сынок, странный какой-то! Он ведь с похмелья был, Остроухов-то, и как ему камень сарай пробил – не видел. И удара не слышал! Когда проспался, вышел во двор, тогда и увидел дырку на крыше. Ну, а что дальше было – я тебе уже рассказал.